Сегодняшний концерт должен был быть полон Вивальди и барочных завитушек: однако Il Giardino Armonico не приехал. И произошло обыкновенное рукотворное чудо: оркестр «Солисты Москвы» героически мобилизовался и за сутки сформировал новую программу. Что вышло? Да, вышел лучший концерт фестиваля.
Мы не знаем, как работают внутренние процессы создания концепции. Иногда кажется, будто пространство само диктует тебе слова или ноты, тебе снится спектакль или сюжет. Но как из ничего, в считанные часы рождается полномасштабная концепция, которая говорит о главном тонко, не лобово, пронзительно и уместно? Это процесс, неподотчетный ничему. На первый взгляд, начинается классический сборный концерт. Моцарт. Маленькая ночная серенада.
Потом – вдруг! — фортепианный концерт Шнитке. Когда проходит секундное первое удивление, ты вдруг прозреваешь: ах да. Конечно. Сейчас должен быть именно он.
Так музыка начинает говорить сама за себя — или, если за ней стоят те, кто осознанно ее выбирает, то сегодня с ее помощью они могут высказать гораздо больше обычного. Но даже и если выбор произведений был случайным, и эта нить совершенно логического, концептуального развития концерта вышла спонтанно — это лишь еще раз подтверждает тот факт, что помимо нас в этом мире существует какая-то совершено другая, огромная воля. И сегодня эта воля хотела, чтобы оркестр играл про то, как строится и разрушается мир.
Ночная серенада. Вот каким мир был — в светоносном сиянии, золотистых россыпях и брызгах света, стройный, точно какой-то белоснежный дворец.
И вот каким мир стал. Концерт Шнитке в исполнении Ксении Башмет еще никогда не звучал настолько страшно, с этим его мучительным развертыванием, с этой невыносимой, тяжкой, угловатой рефлексией страдающего человека, с этим его кульминационным разделом, где рояль начинает кричать нечеловеческим голосом кластеров.
Сегодня рояль даже не кричал: он выл.
Что же может быть после этого? После того, как все разрушено и разбито, мы этот наш светоносный золотой мир оплакиваем.
Чайковский, Элегия памяти Самарина. Чистая, как родник, прозрачная, как небо перед самым-самым рассветом в начале июня.
Пока звучал Шнитке, отвлечься было практически невозможно. И только изредка покалывало раздражение: зачем за музыкантами установлена эта гигантская прожекторная установка? Зачем здесь эта игра со светом? Она только мешает.
Но на Чайковском золотистый этот прожекторный свет вдруг разделился как бы на два полюса — и не сразу, но постепенно вдруг видишь, как одна, верхняя половина огней становится синей, а нижняя — желтой.
Звучит Чайковский.
А ты — плачешь.
Затем — снова человеческое: «Пять отражений на тему Паганини» (2018) для альта, пяти солирующих скрипок и камерного оркестра. Изначальная концепция произведения такова: композитор вступает в диалог с крупнейшими композиторами прошлого — здесь и ре-мажорный концерт Бетховена, и Брамс, и Чайковский, Прокофьев и Берг. Скрипачи по очереди встают и рисуют одну из картин — обычно это некая последовательность эскизов, в которых, как в озерной глади, отражаются вехи культуры и лица композиторов. Сегодня это было высказывание о главном с позиций сменяющих друг друга времен: здесь появился голос человека. Музыканты высказываются соло. И финальная, альтовая вариация звучит голосом того самого человека, который только что оплакивал друга в Элегии Чайковского.
Завершается все совершенно дьявольским фугато, уносящимся куда-то вдаль недвусмысленно зловещим вихрем. Огни из сине-желтых становятся ярко оранжевыми, почти алыми. Тема Паганини оборачивается чудовищным, всеобъемлющем danse macabre, танцем смерти.
Конец, аплодисменты: зал обескураженно сидит. Мы встаем, затем встают все.
А на бис — снова Чайковский: снова ноктюрн. Постлюдия. Огни снова становятся желтыми и голубыми. И, наконец — вечный Моцарт, ре-мажорный Дивертисмент. Как напоминание о том, что когда-нибудь, пусть и не скоро, мир снова станет таким же золотистым, каким был.
И все возвратится.
Comments